На его шее завтра живого места не останется, поэтому вскоре ее зубы впились в его предплечье. Оля пыталась кусать тыльную сторону собственной ладони, но Воронцов отвел ее руки в сторону.

— Хочу слышать, как ты кричишь.

Кричать и слышать собственные крики, которые звенят и отскакивают от кафеля, то еще испытание. Голову никак не получилось отключить, как и целиком расслабиться. Стыдливость, желание спрятать глаза все еще были сильны, как и раньше.

Воронцов удивительным образом улавливал перемену в ее настроении. Когда она снова напрягалась, стал гладить по спине, продолжая целовать до самого настоящего головокружения.

— А теперь дай мне вымыть тебя, — прошептал он, разводя ее ноги.

Она вспыхнул вся: от кончиков волос до кончиков пальцев и, когда получила разрешение кусать его, сколько вздумается, то тут же отвела душу.

Он исследовал ее руками, а Оля не знала, куда деть глаза.

— Так дело не пойдет, — прошептал Воронцов. — Ты как струна, которая вот-вот лопнет.

— Я предупреждала… Прости.

— Тогда поступим иначе. Ты вымой меня.

Оля уставилась на него через левое плечо, не веря своим ушам.

— Нет, если не хочешь, — продолжал Воронцов, — то я и сам справлюсь…

— Нет. Я… хочу.

Она приподнялась из воды, взяла мочалку.

— Ты будешь пахнуть клубникой и шоколадом, ничего?

— Мыть ты меня тоже будешь не глядя? Оля, посмотри на меня. Я же тебя не съем.

Оля обернулась. Взгляд скользнул ниже и у нее вырвалось тихое:

— Ого.

Воронцов откинулся назад и захохотал.

Она вернулась в воду, устроилась между его ног. Так, сначала плечи, ничего страшного же? У всех людей есть плечи и руки, и все это дело постоянно пачкается. Как и все остальное… Только остальное у людей все-таки разное, и выглядит иначе, нет правда, как вот это все вообще поместилось в нее?

Руки, ноги, плечи… Мочалка скользила медленно, но уверенно, двигаясь прямо к цели. Оля вспомнила собственные сожаления о неудачных попытках минета на пьяную голову. А ведь сейчас она трезвая, и координация движений у нее куда лучше…

Воронцов зачерпнул пены с мочалки и провел пальцем по ее груди. Ах вот, как? Дразнится, значит? Сам напросился. Чтобы сесть удобней, пришлось развести ноги и оседлать его.

Отпустив мочалку в свободное плавание, подушечками пальцев Оля пробежалась по жестким темным волоскам ниже пупка. Вспомнила о том, как мечтала почувствовать его под своим языком, еще тогда на кухне. Обхватила основание и застонала — Воронцов тогда же прикусил зубами сосок и притянул к себе.

Все это время Оля не убирала рук. Поглаживала, чересчур аккуратно, наверное, но надо же было рассмотреть, как двигается кожа, изучить кончиками пальцев выпирающие вены. Еще нестерпимо хотелось попробовать его на вкус, но не нырять же?

Руки Воронцова, тем временем, поглаживали внутреннюю сторону бедер. И Оля теряла голову и связь с реальностью. Нерешительность потонула под растущим цунами желания.

— Сядь на край ванны, — услышала она свой хриплый глухой голос.

Воронцов тут же подчинился. Зажал между своих бедер, и Оля медленно облизала губы. А потом наконец-то провела языком сверху донизу и обратно. Разомкнула губы, вбирая его в рот.

Если бы у них с Воронцовым не было богатой предыстории, она бы была убеждена, что никогда он в нее не поместится, раз даже ртом она не может взять его как следует. И все же имеющийся опыт доказывал обратное.

Пальцы Воронцова зарылись в ее волосы, но без напора. Она языком исследовала то, что уже успела изучить пальцами. Чувствовала, как плоть под ее руками вздрагивает, если она задевает ее зубами.

А потом вдруг стало получаться лучше и даже глубже. Оля взяла темп, приноровилась, растворилась в глухих стонах Воронцова. Он сам прервал ее, потянулся к губам, набросился с яростной страстью, терзая язык.

— Моя очередь, — прошептал он, скользнул в воду и посадил Олю на свое место.

Сначала целовал ее стоя на коленях, а после опустился ниже, чертя дорожку влажным языком.

И она задохнулась от громкого стона, когда он накрыл ее губами там. Провел языком сверху вниз, только быстрее, чем это делала она, а после к губам и языку прибавились пальцы.

Оля царапала руками гладкую стену, сдерживаться уже не удавалось. Она вскрикнула, когда он легонько укусил ее, бросая хитрые взгляды. Мол, раз так любишь кусаться, то как тебе такая ответка?

И громко охнула, когда почувствовала, что одной рукой Воронцов не ограничился. Посмотрела вниз: его язык был в ней, а пальцы… Ох, уж эти пальцы!

Ее выгнуло, как от разряда тока. О, боже, да! Эти пальцы должны быть там всегда!

Боли действительно не было. Только сумасшедшее, острое, безумное желание вертеться, изгибаться, стонать и отдаваться ему полностью. И желание достигло своего пика, взорвалось перед глазами, как яркий цветок фейерверка, а эхо криков множило громкие бесстыдные стоны, но уже как-то плевать было на соседей, которые, несомненно, все слышат.

Он отпустил ее, везде и сразу, притянул к себе в воде, и Оля почувствовала, как ее трясет, то ли от холода, то ли от пережитого удовольствия.

— Идем в спальню, вода остыла, — прошептал Воронцов.

В горле пересохло, а в голове стоял туман. Он помог ей вылезти из ванны, и Оля на миг замерла возле зеркала, с любопытством рассматривая свое отражение.

Румяная, губы искусанные, волосы спутанные, а глаза горят, как у кошки в свете автомобильный фар.

Воронцов перехватил ее взгляд в зеркале, и она поддалась к нему, держась на край раковины и не сводя взгляда с собственного же отражения. В темных глазах плескалась чистая похоть.

— Нет, похоже, до спальни мы пока не дойдем, — пробормотал Воронцов.

Он потянулся к сброшенным джинсам, и достал презерватив. Оля жадно глядела в зеркале, как он надорвал упаковку зубами. Как раскатывал по всей длине.

— Хьюстон, у нас проблема, — глухо пробормотал Воронцов. — У меня нет с собой такого же золотого запаса, как в прошлый раз.

Оля потянулась к зеркальной створке. Две упаковки презервативов смиренно дожидались своего часа на полке шкафчика над раковиной.

— Решила сама подготовиться? Мне уже не доверяешь? — спросил Воронцов, и Оля кивнула, выгибаясь перед ним, как кошка в разгар марта.

Он шлепнул ее по ягодице, как и сегодня, когда похищал из клуба. Но теперь обнаженная кожа запылала от его удара. Нагнувшись, Воронцов легко провел губами по месту удара, а после, нависая над ней, прошептал:

— А теперь держись, пожалуйста, крепче.

Глава 25. Займемся любовью

— Нет, не зажигай свет, — Воронцов перехватил ее руку возле выключателя.

Он первым вошел в темную кухню и задернул шторы.

— Вот теперь включай, — услышала она его голос.

Свет вспыхнул внезапно и больно резанул по глазам.

— Никогда не пользовалась шторами, — сказала Оля. — Думаешь, кому-то есть дело до нас?

— Уж поверь мне, — он снова притянул ее к себе и обнял.

— Может быть, все-таки дашь мне пройти к холодильнику?

— Я и так полон сил.

— Может быть, но у меня слишком много еды, — она раскрыла холодильник и стала перечислять: — Вареники с творогом, картошкой или капустой?

— С картошкой…

— Подожди, — перебила его Оля. — Это еще не все. Пельмени, лазанья? Или норвежский сыр брюност?

Воронцов опасливо коснулся массы цвета вареной сгущенки. Сыр вздрогнул, как и Воронцов.

— Вот его я, пожалуй, не буду.

— Так… Еще Хинкали, десерт птичье молоко и что это?… А! холодец? Что будешь?

— Не рано ты начала готовиться к Новому Году?

— Это я так справлялась со стрессом. Но теперь у меня двойной стресс, что все это пропадет, если срочно не съесть.

Воронцов еще раз ошалело оглядел забитый холодильник.

— Ну… Я, конечно, голоден, но справиться со всем этим не смогу… Поэтому у меня есть идея. Мы грузим это все в машину и везем завтра в клуб. Все равно кухню вряд ли отмыли, а коллектив тебе будет более чем благодарен.